Сегодняшний день наконец подошел к концу. День, наполненный острым ощущением счастья.
Таким и должен быть канун Рождества.
И тысячу раз прав Бродский.

“В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою – нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства –
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет – никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь – звезда”.

Сегодня все вы, друзья – герои этого стихотворения, сбросили на мгновенье всю бренность бытия и оказались способными во мгновенье ока соединиться по всей Норвегии и даже за ее пределами, чтобы оказать милосердие. Я горжусь вами.
Сегодня было две выпечки. Одна – для экипажа. Другая для вас. Эта вторая – узнаваемая и я даже не буду говорить, какой хлеб я испек. Кто сможет, приходите завтра за свежим хлебом.
С Рождеством Христовым!